Неточные совпадения
И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства
разделяя,
Я музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За
чашей пела для гостей,
И молодежь минувших
днейЗа нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
Зачем им разнообразие, перемены, случайности,
на которые напрашиваются другие? Пусть же другие и расхлебывают эту
чашу, а им, обломовцам, ни до чего и
дела нет. Пусть другие живут, как хотят.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и
день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир,
на коем чести
чашуТебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
К полудню мы поднялись
на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока
на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной
чаши, а долина — глубокой ямой,
дно которой терялось в тумане.
Всю горькую
чашу существования мастерового-ученика он выпил до
дна,
на собственных боках убеждаясь, что попал в глухой мешок, из которого некуда выбраться, и что, стало быть, самое лучшее, что ему предстояло, — это притупить в себе всякую чувствительность, обтерпеться.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою
чашу испил до самого
дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните
на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя
чаша… да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
— Вдруг — шум, хохот, факелы, бубны
на берегу… Это толпа вакханок бежит с песнями, с криком. Уж тут ваше
дело нарисовать картину, господин поэт… только я бы хотела, чтобы факелы были красны и очень бы дымились и чтобы глаза у вакханок блестели под венками, а венки должны быть темные. Не забудьте также тигровых кож и
чаш — и золота, много золота.
Ответ его был несколько придурковат, но так как он, видимо, был счастлив, выказав нечто похожее
на остроумие, то я не возражал дальше. Счастье так счастье! — пусть выпивает
чашу ликования до
дна!
— Ну, в твоих пяти словах все есть, чего в жизни не бывает или не должно быть. С каким восторгом твоя тетка бросилась бы тебе
на шею! В самом
деле, тут и истинные друзья, тогда как есть просто друзья, и
чаша, тогда как пьют из бокалов или стаканов, и объятия при разлуке, когда нет разлуки. Ох, Александр!
— Так ты возьмись за это
дело (они были
на «ты», как товарищи по Дерптскому университету), — и Фрост, делая большие шаги своими выгнутыми мускулистыми ногами, стал переходить из гостиной в буфет, из буфета в гостиную, и скоро
на столе оказалась большая суповая
чаша с стоящей
на ней десятифунтовой головкой сахару посредством трех перекрещенных студенческих шпаг.
Средние окуни
чаше берут
на весу, а крупные — со
дна, если оно чисто.
"Ты мне даешь пить из золотой
чаши, — воскликнул он, — но яд в твоем питье, и грязью осквернены твои белые крылья… Прочь! Оставаться здесь с тобою, после того как я… прогнал, прогнал мою невесту… бесчестное, бесчестное
дело!"Он стиснул горестно руки, и другое лицо, с печатью страданья
на неподвижных чертах, с безмолвным укором в прощальном взоре, возникло из глубины…
— Ты знаешь? Мне у Ажогиных дали роль, — продолжала она. — Хочу играть
на сцене. Хочу жить, одним словом, хочу пить из полной
чаши. Таланта у меня нет никакого, и роль всего в десять строк, но все же это неизмеримо выше и благороднее, чем разливать чай по пяти раз
на день и поглядывать, не съела ли кухарка лишнего куска. А главное, пусть наконец отец увидит, что и я способна
на протест.
Но гостей надо было принять, и
день их приезда настал:
день этот был погожий и светлый; дом княгини сиял, по обыкновению, полной
чашей, и в нем ни
на волос не было заметно движение сверх обыкновенного; только к столу было что нужно прибавлено, да Патрикей, сходив утром в каменную палатку, достал оттуда две большие серебряные передачи, круглое золоченое блюдо с чернью под желе, поднос с кариденами (queridons) да пятнадцать мест конфектного сервиза.
Мужние жены представляют некоторое исключение, с той разницей, что всегда щеголяют с фонарями
на физиономии, редкий
день не бывают биты и вообще испивают самую горькую
чашу.
Окоемов. Благодарю! Господа! Я пригласил вас… я хотел весело провести время с друзьями, но случай натолкнул нас
на эту печальную сцену; я не думаю, чтобы дальнейшее присутствие в этом бесславном доме было для вас приятно. Я и сам бы бежал из дому, но я, к несчастию, одно из действующих лиц этой семейной драмы; я должен буду выслушивать разные объяснения, я обязан выпить
чашу до
дна. Господа! оставьте меня наедине с моим позором.
Но с первых же шагов (увы! решительность этих шагов была такова, что, сделавши один, т. е. накупив семян, орудий, скота, переломавши поля и т. д., уже трудно было воротиться назад, не испивши всей
чаши севооборота до
дна) хозяйственная практика выставила такие вопросы, разрешения
на которые не давал ни Бажанов, ни Советов.
Покойный Артур Бенни, испив до
дна горькую
чашу уксуса и желчи, смешанных для него пылкими увлечениями его восторженной и альтруистической натуры и коварством злых людей, маскировавших сочиняемыми
на него клеветами собственную малость и ничтожество, пришел к тем же самым разочарованиям, какие видим в посмертных записках учителя его, Александра Герцена, человека даровитейшего и тем не менее объявлявшего, будто он «создал в России поколение бесповоротно социалистическое».
И царь
на мгновенье, пока она не становится спиной к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как
чаша, девический живот, и глубокую линию, которая
разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.
Но ежедневные музыкальные мучения нисколько не подвигали
дела, и казалось, что чем более я повторял заученные по пальцам пьесы, тем чаще пальцы мои сбивались с толку; так что однажды Крюммер за завтраком при всех учителях громко через всю залу спросил меня: «Ты, большун, или это все та же пьеса, которую ты два года играешь?»
Чаша горести перелилась через край:
на другой
день, набравшись храбрости, я пошел в кабинет директора и объявил ему, что готов идти в карцер и куда угодно, но только играть больше не буду.
Последняя неприятность от генеральши, невольными свидетелями которой были Савелий и Сосунов, произвела
на Мишку удручающее впечатление настолько, что о сообщении Сосунова, как генеральша с Мотькой ездили к гадалке Секлетинье, он вспомнил только через
день. Зачем было ей шляться к ворожее? Генерал в ней души не чает, дом — полная
чаша, сама толстеет по часам. Что-нибудь да
дело неспроста.
— То-то же, — сказал игумен. — А чем наши иконы позолочены? Все своим ветлужским золотом. Погоди, вот завтра покажу тебе ризницу, увидишь и кресты золотые, и
чаши, и оклады
на евангелиях, все нашего ветлужского золота. Знамо
дело, такую вещь надо в тайне держать; сказываем, что все это приношение благодетелей… А какие тут благодетели? Свое золото, доморощенное.
Лишь сверкнет в застольной
чашеБлагодатное вино,
В Лету рухнет горе наше
И пойдет, как ключ,
на дно.
Оставьте эту надежду, если когда-либо вы и были так легкомысленны, что имели ее. Вы выпьете
чашу до последней капли. Вас возьмут, как воров; против вас будут искать ложных свидетельств, а
на то, которое вы сами о себе дадите, подымется крик: он богохульствует! И судьи скажут: он достоин смерти. Когда это случится, радуйтесь: это последнее знамение, — знамение того, что вы сделали настоящее, нужное
дело.
— А вино-то
на что? — перервал ее речи Колышкин. — Сперва шампанское да венгерское, потом сладенькие ликерцы, а потом
дело дошло и до коньяка… Теперь не дошло ли уж и до хлебной слезы, что под тын человека кладет… Совсем скружилась девка и стыд и совесть утопила в вине, а перед Марьей Гавриловной, в угоду любовнику, стала дерзка, заносчива, обидлива. Терпит Марья Гавриловна, пьет
чашу горькую!
Но подивитесь же, какая с самим с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до
дна тяжелую
чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью
на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от того будто, что немножко лишнее
на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален
на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не с правой стороны
на левую, а с левой
на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.
Вычитав у него, что «счастье наше» не что иное, как «перл, опущенный
на дно», и что «кто лениво влагу тянет и боится, что хмельна», то, «слабый смертный, не достанет он жемчужного зерна», я пленился другим образцом, образцом человека, который, «согрев в душе отвагу, вдруг из
чаши дочиста гонит жизненную брагу в распаленные уста».
— Бедная! — вздохнул Толстых, качая головой. — И я когда-то
на это надеялся, но уже давно перестал об этом думать, как не надеюсь уже более увидеть свою бедную дочь… Справедливый Господь осуждает меня пить до
дна чашу горечи… Я заслужил это, но это тяжело, Иннокентий, очень! Почему невинные должны страдать вместе с виновными? Сейчас, когда я шел сюда, коршун пролетел над моею головою и зловеще каркнул… Не предзнаменование ли это?
Она уже тогда поняла, что переполнила
чашу терпения своего пленника и что он
на самом
деле мог ее ударить, если бы она не поспешила выскользнуть из комнаты. Она даже вздрогнула, точно почувствовав
на своей спине удар чубука.
Чаша свиданья с отцом, по крайней мере
на сегодняшний
день, миновала.
За несколько строк пред сим мы оставили могучего фарбовановского пана спящим
на ковре у ног своей сельской нимфы. Оставим их и еще в этом положении, изящнее и поэтичнее которого, кажется, не было в его своеобразной, безалаберной и невесть чему подобной жизни. Пусть они, как малороссы говорят, «отпочнут» здесь сладко до зари того
дня, который омрачил их счастье и спокойствие и в
чашу любовных утех пана выжал каплю горького омега.
Певец
На поле бранном тишина;
Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
Здесь кров небес над нами,
Наполним кубок круговой!
Дружнее! руку в руку!
Запьём вином кровавый бой
И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в
чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О всемогущее вино,
Веселие героя!